Директриса долго смотрела с изумлением, морщила лоб, якобы что-то припоминая.
– Катин телефон? Какой-такой Кати? Ах, Кати… Да, да, забыла тебе сказать – в тот же день посмотрела. Но, увы, в анкете номер не был указан. Она, как и ты была приезжая…
– А адрес есть? – спросила Шоира с надеждой.
– Да какой там адрес! Девчонка квартиру по три раза в год меняла, с хозяевами не везло, никак прижиться нигде не могла. И что ты о ней так печалишься понапрасну? Хотела бы вернуться в кружок – так вернулась бы… Ты же знаешь, я своих учеников люблю и забочусь о них, как о родных…, пока они – мои ученики. А их дальнейшая жизнь вне школы меня не интересует.
Больше они к этому разговору не возвращались, и сингапурская история потихоньку забылась.
Следующие гастроли в Турции складывались удачно. Сначала выступали в Стамбуле, потом отправились на побережье – в Кемер, Белек и Анталью. И везде московских красавиц ждал неизменный успех. К липким взглядам мужчин девчонки постепенно привыкли и больше не обращали на чересчур назойливую публику никакого внимания.
Вечером, за день до отлета они неожиданно столкнулись в коридоре отеля с Еленой с чемоданами в руках…
– А вы куда, Елена Петровна? Мы ведь, кажется, завтра днем улетаем?
С тех пор, как приемная дочь директрисы, стала над ними старшей, девчонки безотчетно ее побаивались… и не смели назвать ее по-прежнему Леной.
– Мне нужно срочно уехать… Софья Михайловна при смерти. Боюсь, не успею застать ее в живых… Пришлось поменять билет.
– При смерти? – недоверчиво произнесла Машка. – Да на ней пахать…
– Все мы в руках Божьих, – трагическим голосом произнесла Елена, пропустив колкость мимо ушей. – Сегодня – здоровы, а завтра…
Она поставила на пол чемоданы, отвернулась к стене, и с силой потерла сухие глаза кулаками, через минуту повернув к девчонкам красное «заплаканное» лицо.
– Сочувствуем. Только как вы могли уехать, ничего не сказав?
– Мне сейчас каждая минута дорога, девочки. А завтра Мехмет вам бы все объяснил. Он заедет за вами в гостиницу и отвезет в аэропорт.
Мехмет, низкорослый турок с бегающими черными глазками и длинным вездесущим носом, был представителем фирмы, организовавшей концерты. Он безотлучно сопровождал девчонок в турне, исполняя также обязанности гида и переводчика. По-русски изъяснялся плохо, английским – вообще не владел, а говорил, в основном, по-немецки. Как выяснилось в дальнейшем, понимала его одна Елена, учившая с грехом пополам этот язык в школе.
– А теперь идите в свой номер, пока за вами не придут. По вечерам молодым женщинам тут гулять небезопасно…
– А где наши паспорта? – вскричала встревоженная Машка.
– Возьмете утром на ресепшн.
Осторожный стук в дверь разбудил их затемно.
– Кто там? – спросила Шоира, вылезая из-под одеяла.
– Мехмет Алтун, – ответили за дверью.
Девушка набросила халат и впустила ночного гостя. Вслед за Мехметом в комнату ввалился мужчина плотного телосложения.
– Их бин драйвер, – пояснил гид по-немецки в ответ на недоуменные взгляды девчонок. – Это ест наш шо… шофар Гючлю. Давай, бистро.
– Рано же еще. Наш рейс только в полдень.
– Потом, потом разговор. Давай бистро. Билет менял. Эроплан Москва ту-ту одна…
Девчонки наскоро оделись, пока сопровождающие о чем-то шептались в маленькой прихожей. Когда все вещи были собраны, Гючлю одним рывком поднял, будто пушинки, тяжелые сумки с костюмами и реквизитом, и потрусил с ними к лифту.
– Гючлю – на туркиш очень «силни», – пояснил Мехмет, указывая на мускулистого шофера. – Давай за него, бистро, бистро.
У входа в отель ждал легковой автомобиль с открытым верхом.
– А где остальные девочки? Где автобус? – удивилась Шоира. – Мы тут все не поместимся.
– Потом, потом разговор. Давай, бистро. Билет менял, авто менял. Эроплан Москва ту-ту одна… Друга девочка – друга авто.
– Что он там лопочет? – шепотом спросила у подруги Машка.
– Говорит, вроде остальные на другой машине поедут…, или уже уехали, – также вполголоса ответила Шоира. – Надо торопиться, а то на самолет опоздаем.
Девчонки уселись на заднем сидении, тесно прижавшись друг к другу.
– Стойте! – вдруг заорала Машка, едва машина рванула с места. – Паспорта, паспорта забыли!
Автомобиль резко затормозил. Гючлю обернулся, не выпуская баранку из рук, и что-то грозно прокричал по-турецки.
– Их бин тут, – спокойно сказал Мехмет. – Тсс. Не надо шум.
Он похлопал себя по нагрудному карману и знаками указал шоферу следовать дальше. Девчонки переглянулись.
– Это что же, получается? – громко возмутилась Машка. – Любой, совершенно посторонний нам человек, может прийти в отель и забрать наши паспорта? Без нашего ведома?!
– Тише, не кричи. Никто все равно нас не понимает. Возможно, Елена предупредила дежурного на ресепшн, что теперь Мехмет за нас полностью отвечает. Приедем в аэропорт – разберемся.
Переводчик радостно закивал головой и произнес на ужасающем наречии, безжалостно путая русские и немецкие слова:
– Я, я. Их бин понимай. Их бин отвечай за руссиш девочка. Их бин сажай девочка аэроплан.
Вскоре показались огни аэропорта, и девчонки вздохнули с облегчением. Гючли вывернул автомобиль прямо на взлетную полосу и остановился.
– Давай, шнелле, – прокричал Мехмет, указывая на маленький частный самолет, стоявший неподалеку.
– Ой, а что в Москву теперь и такие летают? – удивилась Машка.
– Я, я. Потом, потом разговор. Их бин билет менял. Шнелле, – нетерпеливо подтолкнул в спину переводчик.
Девчонки залезли в самолет, испуганно озираясь. Мехмет забрался в кабину вслед за ними.
Они не успели опомниться, как взревел мотор. Самолет быстро набрал высоту. Машка прилипла к иллюминатору, Шоира последовала ее примеру. Какое-то время они летели над морем, потом – над горами, затем – снова над морем. Господи, какая красота! Только дома лучше… Восточная красавица, размечтавшись, закрыла глаза и задремала. Верная подруга тоже провалилась в сон…
Машка вылезла первой и сладко потянулась. Затем несколько раз присела, разминая конечности. Здравствуй, столица, здравствуй, Москва!
Шоира сзади тихонько ойкнула. Она тоже выбралась из самолета и теперь смотрела куда-то неподвижно, в одну точку. Подруга проследила за этим застывшим взглядом – за низким забором аэропорта виднелась раскидистая южная пальма…
Июль 1996, Пафос, Кипр
– Слушай, Фрэнки, по-моему, пора заканчивать…, – устало произнес Кристос. – Не понимаю, чего было в благодарностях рассыпаться перед этим англичанином? Ничего ценного он нам не сообщил, да и другие свидетели вряд ли что-то толковое скажут. Давай их отпустим, а сами вернемся в участок.
– Ну, не скажи, – возразил Фрэнки. – У нас теперь есть ценная улика – пропавшая майка!
– Вот именно, пропавшая! Значит, ничегошеньки у нас и нет. И скажи на милость, причем тут майка? Девица утопла, а парень со страху сбежал. Вот и все дела.
Фрэнки почесал свой раздутый живот, в котором покоилось три съеденных гамбургера, и изрек глубокомысленную фразу:
– Как говорил знаменитый русский писатель Чехов, «если на сцене есть ружье, то в конце пьесы оно обязательно должно выстрелить». Хотя… Может, это их Станиславский сказал, не помню точно. Но в данном случае не имеет никакого значения, главное – суть высказывания. Русские – очень тонкие люди, здорово все подмечают.
– Нет, ну тебя сегодня